Ты знаешь край, где всё обильем дышит… (А.К. Толстой)
Ещё около 10 000 лет назад в начале голоцена, природа навела последний косметический штрих на внешнем облике наших территорий. Появился современный рельеф, современный растительный и животный миры. Природа создала на этих территориях биологическое разнообразие, которое было уравновешенно экологическим равновесием. Но человеку стали мешать мелкие грызуны — полевки (семейство Хомяковые) и полевые мыши (семейство Мышиные). Из пищевой цепи диких хищников (ласки, куницы, горностаи и лисы), обитающих на территории Саблинского памятника природы, были выбиты мелкие грызуны. Обездоленные хищники были вынуждены искать прокорм в голодное зимнее время в пещерах, пожирая зимующих там летучих мышей.
Полевая мышь 
Полевка 
Горностай зимой и летом 
Ласка 
Лисица 
Куница
В стожках мелкие грызуны с 2014-го года остаются на зимовку, а не уходят в подвалы домов близлежащих поселений, где их истребляли. В результате, восстановлено биологическое разнообразие, и число занесенных в Красную книгу летучих мышей с каждым годом неуклонно растет.
Алексея Константиновича Толстого, хозяина находившегося здесь имения Пустынька, окружал тот же самый животный и растительный мир, те же природные явления и объекты. А. К. Толстой, как и многие русские писатели и поэты, был страстным охотником; замечателен его юношеский портрет, с ружьем и собакой, созданный К. Брюлловым в жанре высокого, несколько парадного мастерства.
Страсть к охоте сопутствовала Толстому на протяжении всей жизни, оказывая большое влияние на его творчество. В «Литературной исповеди», адресованной проф. де Губернатису, Толстой писал между прочим (4 марта 1874 г.):
«С двадцатого года моей жизни она [охота] приобрела надо мной силу, и я предавался ей с таким жаром, что охоте посвящалось все мое свободное время… Между записными охотниками я скоро приобрел известную репутацию за мою охоту на медведей и лосей, и я, очертя голову, отдался стихии… она даже не осталась без влияния на колорит моей поэзии. Мне кажется, я обязан этой жизни охотника тем, что моя поэзия почти всегда писана в мажорном тоне, между тем как мои соотечественники пели по большей части в минорном. Я откладываю до дней моей старости описание многих трогательных эпизодов этой жизни среди лесов, какую я вел в лучшие годы моей жизни…»
Один из друзей А. К. Толстого, кн. А. Н. Церетелев, в своих «заметках» о Толстом («Материалы для некролога»), написанных 3 ноября 1875 года, говорит о Толстом и как о природолюбе и охотнике. «Толстой часто и подолгу живал в деревне. Он любил особенно леса, как «живого человека», и не переставал до последних дней жизни наслаждаться их прелестями… Толстой был страстным охотником и замечательным стрелком. Он не помнил точную цифру убитых им медведей, но значительно за 40 (он припоминал, как шел на 40-го). Рядом с этой охотой он ставил охоту на глухарей на току и с увлечением говорил о ней. Уже в последние годы, пользуясь роздыхом от мучивших его болезней, он спешил поохотиться».
Охота в той или иной степени отразилась у Толстого и в лирике (в стих. «На тяге»), и в некоторых балладах («Слепой», «Вихорь-конь»), и в «Князе Серебряном» (сцена с соколами), и в рассказах («Два дня в киргизской степи»). Поэтически говорил Толстой о своих охотах и в некоторых письмах «к разным лицам». Так, в одном письме из своей усадьбы «Красный Рог» (1868 г.) Толстой с восторгом отзывался о глухариных токах:
«Вообразите себе весеннюю ночь, теплую, темную, звездную, посреди лесов. Вы сидите у костра; сухой хворост пламенеет, кричат цапли в болоте… и потом, прыжок за прыжком, вы подходите к глухарю, поющему свою таинственную, возбуждающую песню. Что может быть поэтичнее на свете! А если ночь лунная, и вам видно, как глухарь распускает хвост и охорашивается на ветке ели… и если под вашим выстрелом он падает, ломая ветви!.. И за это я охотно согласился бы никогда больше не видеть Рима…»
Судя по письмам, охота на глухариных токах была действительно излюбленной охотой А. К. Толстого, он часто возвращался к описаниям ее красот. Посылая, например, одному из друзей — Б. М. Маркевичу — новую балладу (15 апреля 1869 г.), Толстой писал:
«Если вы найдете в этих стихах что-то весеннее, если вы в них почувствуете запах анемон и дух молодых берез, который я слышу в них, — это потому, что они были написаны под впечатлением молодой природы, во время, до или после моих поездок в лес, полный пеньем дроздов, цаплей, кукушек и разных болотных птиц. В час ночи, всякий день аккуратно я сажусь верхом и еду верст за десять ждать у горящего костра восходящую зарю, чтобы стрелять великолепных глухарей… Третьего дня я взял с собой мою жену, и она была так восхищена всем, что видела и слышала, что ей жаль было уезжать…»
Любил Толстой и вальдшнепную тягу. В письме из Рима в 1866 году к племяннику жены А. П. Бахметеву он спрашивал его: «Ходите ли вы на вальдшнепов? Ведь это одна из самых хороших охот, чуть ли не лучшая после глухарей…»
По письмам же видно, как глубоко обостряла охотничья страсть Толстого его любовь к природе. Вот чудесная картина весенней ночи (в письме от 9 мая 1869 г.):
«Сегодня ночь теплая, черная и чрезвычайно звездная и с лунным светом, похожим на серебряные вышивки по черному бархату. Ночь тепла до духоты — и сырая… И в соседнем болоте издает звуки, подобные мычанию быка, птица, называемая выпь; а под моим окном звучат короткие и методические ноты козодоя — точно кто-то щелкает в серебряный колокольчик… Солнце только что зашло. Я возвращался вдоль реки с охоты на вальдшнепов и не узнал края… Густой, плотный туман, точно ряд облаков, подымался с воды серебристой скатертью, расстилался по лугам вплоть до ближайшей рощи, превращая этим реку и луга в красивое неожиданное озеро. Но потом быстро, очень быстро наступила темнота; озеро засверкало под лучами месяца, словно настоящая вода, и я вернулся домой весь мокрый, будто из-под дождя. Дома мы еще сидели на террасе, глядя на эту благословенную ночь, и слушали лягушек, выпь, соловья… Все поет, все трепещет, все звучит, а то, что не может петь: нарциссы, сирень, простые березки, — все это наполняет ночь самым красноречивым благоуханием…»
В одном из писем (к Б. М. Маркевичу от 8 апреля 1869 г.) А. К. Толстой задал самому себе вопрос: «Познал ли ты пустыню и одиночество? — но не то, фаустовское, а то, которое в лесу весной?..»
Лесное одиночество как источник художественного вдохновения Толстой, безусловно, познал в своих охотничьих странствиях, вплотную сблизивших его с природой (как познал позднее это и сходствующий кое в чем с ним Пришвин).
Тема охоты до конца дней волновала А. К. Толстого. В год смерти он принялся за работу над «Охотничьими воспоминаниями», о которых упоминал в своей «Литературной исповеди» де Губернатису. В письме М. М. Стасюлевичу (от 4 июля 1875 г., то есть за три месяца до смерти) Толстой писал:
«Быть может, в течение зимы я предложу вам в “В[естннк] Е[вропы]” новую работу, а именно: “Охотничьи воспоминания” в прозе, которые я уже начал набрасывать. Туда войдет сверх настоящих охотничьих приключений, которыми я очень богат, множество анекдотов о живых и мертвых и вообще все, что взбредет в голову. Оно, если удастся, может выйти и характерно, и интересно…»
Остается только глубоко пожалеть, что этот прекрасный замысел остался неосуществленным и что рукопись «Охотничьих воспоминаний», хранившаяся, по некоторым данным, у брата А. Н. Церетелева — поэта Д. Н. Церетелева, была безвозвратно утеряна.
Но и то, что написано А. К. Толстым об охоте, драгоценным вкладом входит в нашу охотничью классику, как входит навсегда в нашу память его благородный образ, увековеченный Брюлловым.
В автобиографическом очерке Толстой пишет о своем увлечении охотой: «Между нашими записными охотниками я скоро приобрел известную репутацию хорошего охотника на медведей и лосей и всецело погрузился в стихию, которая столь же мало согласовалась с моими артистическими инстинктами, как и с условиями моей официальной жизни. Мне кажется, я обязан этой жизни охотника тем, что почти все мои стихотворения писаны в мажорном тоне… Я думаю в старости рассказать многие захватывающие эпизоды из этой жизни в лесах, которую я вел в мои лучшие годы».
Император Александр II также любил охоту и часто приглашал Толстого (они с детства были друзьями) на царские охоты. В частности, нередко друг детских игр императора и егермейстер двора граф А.К. Толстой охотился в свите царя в соседнем с Пустынькой Лисино.
По признанию Толстого, годы, когда он охотился постоянно, – лучшие в его жизни. Это замечательное признание в любви к охоте, русской природе. Эти же чувства выражали в своих стихах поэты-охотники: Некрасов, Фет, Бунин, а также Аксаков и Тургенев в «Записках охотника».
Очень близкими людьми для Толстого были знаменитые охотники Аксаковы. Особенно он дружил с Иваном Сергеевичем. Современники вспоминали, что в молодости Толстой был жизнерадостным силачом, «мог разгибать подковы и скручивать винтом вилки». Таким он оставался всю жизнь, но обладал тонким душевным складом, легкоранимым сердцем.
«Волчата и лисичка жили у меня довольно долго в большой дружбе; они ели и спали вместе. Иногда только лисичка, будучи старше и проворнее, обижала волчат.» А.К. Толстой В стихах Толстого звучит трепетная любовь к природе. Природа у него всегда прекрасна, она утешает человека, существует во взаимодействии с ним, бывает чуткой к его радостям и страданиям, и лечит душевные раны:
Спасибо, сторона родная,
За твой врачующий простор.
О соловье:
И пел он так нежно и страстно,
Как будто хотел он сказать:
«Утешься, не сетуй напрасно –
То время вернется опять!»
К охоте Толстой пристрастился в раннем детстве. Проживая в Красном Роге (Брянская область), он имел все возможности для охоты – все родственники были охотниками и даже имели в усадьбе охотничий дом, построенный прадедом поэта, последним гетманом Украины графом К.Г. Разумовским по проекту архитектора Растрелли. Здание охотничьего дома сгорело в 1942 году и восстановлено в 1993-м.
«Местная природа, среди которой я жил, много тому содействовала. Воздух и вид наших больших лесов, страстно любимых мною, оставили во мне глубокие впечатления, имевшие влияние на мой характер и жизнь». Вновь дремлет юный лес, и облаком седым
В недвижном воздухе висит ружейный дым.
Но отчего же вдруг, мучительно и странно,
Минувшим на меня повеяло нежданно…
И снова предо мной, средь явственного сна,
Мелькнула дней моих погибшая весна?
Благословляю вас, леса,
Долины, нивы, горы, воды!
Благословляю я свободу
И голубые небеса.
И посох мой благословляю,
И эту бедную суму,
И степь от краю и до краю,
И солнца свет, и ночи тьму,
И одинокую тропинку,
По коей, нищий, я иду,
И в поле каждую былинку,
И в небе каждую звезду!
О, если б мог всю жизнь смешать я,
Всю душу вместе с вами слить!
О, если б мог в свои объятья
Я вас, враги, друзья и братья,
И всю природу заключить!